"В одиночку"

Моника ходила по кухне с наушником от плеера в левом ухе и, тихо подпевая и двигаясь в такт музыке, готовила ужин. Рекс сидел за столом и ворошил носом неочищенные картофелины на столе.
– Рекс, ты что такой скучный сидишь? – спросила Моника весело, оглядываясь на пса. Тот тихо заскулил. – Ну знаешь, ты уже гулял сегодня. – Недовольное ворчание. – Рексик, мне некогда поиграть с тобой, ты же понимаешь, что я должна доварить этот суп, а не то твой хозяин останется голодный. Давай знаешь что? Ты мне будешь помогать. Идет?
Рекс склонил голову набок, словно размышляя. Потом вильнул хвостом, схватил в зубы пару картофелин и понес Монике.
– Умница, Рекси, – похвалила она пса, забирая у него обслюнявленную картошку. – Боже, как хорошо, что я не успела ее почистить, – с усмешкой добавила она.
Она села на табуретку возле мусорного ведра и принялась чистить картошку, рассеянно продолжая подпевать что-то своему плееру, и размышлять. У нее в голове привычно складывался распорядок дня на завтра, что надо бы погулять в парке, а потом сходить в супермаркет, в частности за пеной для бритья для Алекса, а то без нее он ходил весь порезах и Кристиан в шутку многозначительно намекал на семейные разборки. Разбойник Рекс, играя с баллончиком пены для бритья Алекса, случайно нажал на кнопку зубами. Пена с ужасающим шипением полезла на волю, а поскольку Рекс радостно тряс баллончик, когда играл с ним, пена лезла еще и долго после того, как пес догадался выпустить из зубов кнопку, и конца-краю этому процессу видно не было. Рекс угрожающе рычал, но это не помогло, и он побежал жаловаться хозяевам, хоть и понимал, что и сам он нашкодил. Короче, когда его хозяева вошли в ванную, по полу со звоном катался баллончик, издавая последние хрипы. Вся пена размазалась по полу и по стенам, и отмывал ее Алекс битый час. Рекс же куда-то благоразумно испарился.
Моника улыбнулась и отвела взгляд от ножика и желтой мокрой картофелины.
– Что-то Алекс притих, – удивленно сказала она себе. – Странно.
В самом деле, было чему удивляться. Обычно Алекс навещал ее на кухне приблизительно каждые пятнадцать минут, если не чаще, а сегодня его что-то не было видно.
– Наверно, засмотрелся на свой футбол, – решила Моника, вытерев руки и отправляясь в гостиную. – Ну ничего, я не гордая, сама к нему пойду.
Телевизор бубнил голосом спортивного комментатора на полную громкость, но сам Алекс лежал на диване, на боку, лицом к телевизору, и спал сном праведника. Пульт управления валялся на полу возле его свешенной с дивана руки. Моника с умилением посмотрела на него. Вид у него во сне был серьезный и строгий, как будто он снова распутывал какое-то дело.
– Бедняжка, – прошептала Моника, осторожно накрывая его брошенным на стул и вывернутым наизнанку свитером. – Рекс, идем отсюда, не буди его, – она погладила Рекса по голове и направилась к двери, еще раз оглянувшись на спящего Алекса.
По пути она отключила телефон в гостиной и вернулась обратно в кухню.
– О, черт! – пробормотала она, кидаясь к плите. – Я, похоже, совсем рехнулась.
Она озабоченно подняла крышку, взглянула на бурлящий суп и с облегчением вздохнула.
– Чуть не сожгла, – констатировала она. – Понимаешь, Рекс?
Рекс тявкнул.
– Какой ты понятливый, просто прелесть, – улыбнулась Моника, кромсая картошку в кастрюлю.
Затрезвонил телефон, и Моника порадовалась, что так предусмотрительно выключила аппарат в гостиной. Рекс принес ей трубку, и она сказала в нее, не отрываясь от своей кастрюли:
– Хайек…то есть тьфу, Брандтнер.
– А, ну привет, То Есть Тьфу Брандтнер, – вредным голосом сказала трубка.
– Ах, это ты, А Ну Привет То Есть Тьфу Брандтнер? – парировала Моника.
– Ага, – подтвердил Кристиан. – Видишь, у меня имя какое длинное.
– Куда уж длиннее. Как дела?
– Не жалуюсь, из нашей сборной никто пока не получил желтую карточку.
– Боже, ты опять об этом футболе?
– А о чем еще? Алекс-то где?
– Ты не поверишь, но он спит.
– Да, верится действительно с трудом, это во время такой игры?! Ты что, ему совсем не даешь спать по ночам?
– Это еще вопрос, кто кому спать не дает, – уклончиво ответила Моника и улыбнулась.
– Ладно, сейчас реклама кончится и я прозеваю весь матч. Я вот чего звоню: скажи Алексу, пусть завтра меня на работу не ждет.
– Вот как? И почему же?
– Шеф вроде должен был предупредить Лекса, меня посылают к черту на кулички – в Тироль на какие-то курсы для желторотиков, провести пару лекций, и в Вене меня в ближайшую неделю не будет.
Моника поскучнела.
– Э, ничего ведь хорошего не скажешь… – протянула она. – Что я буду делать целую неделю без моей вечной жилетки?
– Да ладно, сдался я тебе, – отмахнулся Кристиан, хотя было видно, что ему приятны слова Моники. – Кроме того, может, хоть неделю с вами все будет в порядке. А то знаешь, когда есть лишние свидетели, любой мелкий спор обязательно перерастает в какой-нибудь мерзкий скандал.
– Ну ладно, счастливого пути тебе, – вздохнула Моника. – Возьми с собой в дорогу шарф, не вздумай шляться там в горах в чем попало, простудишься.
– Не беспокойся. По вечерам я буду звонить Лексу или тебе. О, черт, реклама давно кончилась! Прости, я побежал. Всего хорошего.
– Вот дерганный гражданин, – пробормотала Моника, посмотрев на телефонную трубку, как будто видела в ней Бёка. – Ох уж эти мне мужики с их футболом, Рекс…
Рекс не ответил. Моника оглянулась и поняла, что пес куда-то удрал.
– Наверно, не выдержал. Пошел Алекса будить…
Моника не ошиблась. Из-за двери гостиной слышалось таинственное сопение и урчание, после которого раздался глубокий вздох и хриплый со сна голос Алекса:
– Мм, опять утро?.. О Боже…
Моника улыбнулась и вошла в гостиную. Алекс лежал на боку, подложив кулак одной руки под щеку, а другой рукой задумчиво поглаживая довольного Рекса. Свитер, которым его укрывала Моника, сполз на пол, а Алекс осовело смотрел в телевизор, постепенно просыпаясь и силясь понять, какой же счет в матче и кто побеждает.
– Что, разбудил тебя Рекс? – ласково спросила Моника, присаживаясь на край дивана. Пес заворчал и сделал вид, что речь вообще не о нем. Алекс улыбнулся.
– Я даже не заметил, как заснул… Голова тяжелая, как кастрюля.
– Может, у тебя температура? – нахмурилась Моника и наклонившись к нему, попробовала губами лоб. – Вроде нет…
– Нет, нет, – подтвердил Алекс с улыбкой. – А можно еще раз? Мне положительно нравится твой способ измерять температуру.
– Ничего, сегодня пораньше ляжем, а то на работе напряженка, ты совсем вымотался, – сказала Моника, проигнорировав последнюю фразу. – Жалко что тебя сейчас Рекс разбудил…
– Нет, я бы и так проснулся. Вот была бы ты рядом, я бы провалялся тут до ночи, – ответил Алекс и, потянув Монику за руку, уложил ее рядом с собой.
– Алекс, хватит баловаться, – захихикала она, тем не менее обнимая его покрепче. Некоторое время они задумчиво смотрели в телевизор. Рекс глубокомысленно чесал за ухом, часто-часто стуча лапой по полу.
– Вот черт, косой голкипер! – изрек наконец Алекс и даже закашлялся.
– Эй, ты что кашляешь?
– От негодования.
– Как же, ты думаешь, я совсем дурочка? Простудился?
– Да нет же…
– А ну пошли ужинать, быстро, – строго сказала Моника, вставая с дивана. – Хорошо, что я догадалась приготовить суп. Тебе для горла полезно. Ну, вставай!
– Меня обязательно надо поцеловать, – категорично заявил он.
– А мне тяжело наклоняться. Встанешь, тогда посмотрим.
Алекс бодро вскочил и, быстро обняв Монику, запрокинул ее, как в танго. Моника подивилась его проворству.
– Уронишь, – предупредила она весело, хотя ей было приятно висеть в руках Алекса. Тот отрицательно помотал головой и поцеловал ее.
– Ты мне зубы заговариваешь, лучше мне самому действовать, – сказал он.
– Я – тебе? Вот еще! – Моника стала весело вырываться от него. – Еще я же виновата? Прекрасно…
Она пошла на кухню с гордо поднятой головой, но не успела пройти нескольких шагов, как ее настиг Алекс и неожиданно поднял ее на руки.
– Вот ты и попалась!
– Эй, так нечестно!
Они посмотрели друг другу в глаза и засмеялись. Рекс со скучающим видом зевнул. Он никак не мог понять, почему его вроде бы нормальные с виду хозяева дурачатся как маленькие. Ему и в голову бы не пришло, что сейчас каждый из них счастлив.


– Да, отчет по Вертеру я сдал. Материал по Лотте у меня в верхнем ящике, – говорил Кристиан по мобильному, постукивая пальцем по рулю машины – он стоял на светофоре. – Не сказал, потому что и не надо меня провожать. У тебя своих дел полно… Да нет, чего там, у меня в квартире цветов мало, как-нибудь одну неделю без полива протянут, и аквариумных рыбок нет, к счастью. И потом, всего на неделю же еду… Хорошо… Мою булочку завещаю Рексу. Привет Монике… Спасибо, постараюсь. Бывай.
Он выдернул из уха наушник мобильного и, насвистывая, плавно нажал педаль газа. Он ехал в аэропорт и отчаянно зевал – было всего полвосьмого утра, а чтобы успеть собраться ему пришлось вставать в пять часов. Погода была приятной, светило морозное солнце, но на душе у Кристиана было как-то мерзко и липко. Ему не хотелось уезжать, хотя ему завидовал весь комиссариат – еще бы, какие-то несчастные курсы, ведь это только предлог! Горный воздух, красота, комната в пансионате. Чего еще надо? Отпуск, одним словом. Но Кристиан, хотя умом и понимал все выгоды своей поездки, все равно сердцем чувствовал, что он нужен в Вене. Неизвестно, почему и кому он нужен, но тем не менее…
– Когда на заработавшегося и очумевшего дурака сваливается отдых, очумевший дурак уже не понимает, что это хорошо, и отчаянно отбивается, – сказал себе Кристиан. – Кому и на кой черт ты сдался тут? Ну…кое-кому, допустим, все-таки нужен, и это конечно приятно, – тут же с улыбкой перебил он сам себя. – Но все равно. Хватит дурить, своими глупыми мыслями можно чего-нибудь накаркать. Вот погода какая хорошая.
Кристиан даже улыбнулся своему помятому отражению в зеркале заднего вида, после чего покрутил ручку радио, придавая оглушительный звук, и легко поехал вперед, обгоняя на поворотах все параллельно идущие машины.


Закончив свой разговор с Кристианом, Алекс повесил трубку и бросил туманный взгляд на кашу-минутку, которая сердито пыхтела в кастрюльке на плите. Рекс заурчал и поскреб его по ноге. «Если ты вздумал кормить меня кашей, многоуважаемый хозяин, я тебе этого не прощу», – говорили собачьи глаза.
– Нет, что ты, – улыбнулся Алекс. – Кашу фрау Хайек прописала Монике, а вот ты будешь есть свой корм.
Рекс утешился и подошел к своей миске с кормом, слабо виляя хвостом в знак благодарности. Алекс встал со стула и потянулся, с унынием слушая, как захрустела спина и поясница.
– Черт, громыхаю, как несмазанная телега, – пробормотал он.
Вдруг из ванной донесся возмущенный и отчаянный вопль, потрясший дом:
– А-А-АЛЕКС!!!
Тот, однако, даже не вздрогнул, а с коварной улыбкой отправился на зов.
– Да, дорогая? – святым голосом спросил он, засовывая нос в туманную от пара ванную.
– Где мое полотенце?! – гневно ответила ему Моника.
– Не знаю, ласточка, – пожал плечами Алекс, еле сдерживая смех при виде негодующей и по-детски обиженно взирающей на него физиономии Моники.
– Не знаешь, значит?! Я точно помню, как брала его с собой, когда лезла в эту окаянную ванну. Я еще в своем уме. Что из этого следует, господин комиссар?
– Что? – продолжал валять дурака комиссар.
– Что его нагло похитили, когда я отвернулась. И в чьем это стиле, позволь спросить?
– Рекс мог его утащить, – заверил ее Алекс.
Из кухни донесся негодующий лай. Рекс собственными глазами видел, как Алекс унес полотенце и аккуратно положил его на столе в кухне.
– О Боже, – проворчала Моника. – Давай не будем углубляться, кто и что, ладно? Всем и так все ясно. Дело закрыто и сдано в архив. Неси обратно мое полотенце, развратник.
Алекс не выдержал и расхохотался. Под обиженное сопение своей возлюбленной он сбегал на кухню и вернулся обратно к ней с полотенцем на плече.
Рекс облизнулся и стал лениво прислушиваться к плеску воды в ванной, гудению фена и возмущенным возгласам Моники: «И не вздумай подлизываться, нет тебе прощения. Я все запомнила. Ай. Ай! Прекрати. Я простужусь, в конце концов!»
«Тоска с вами, – подумал Рекс и зубами повернул ручку на плите, выключая конфорку под кашей. – Чуть свой завтрак не спалили. Боже мой, какая деградация».
Деградирующие хозяева вошли в кухню в довольно живописном виде, Рекс только возмущенно чихнул. Хотя купалась Моника, мокрым был Алекс, который, впрочем, был жутко доволен и радостно улыбался, а сама Моника была красная, рассерженная и обернутая в махровое полотенце.
– Ты что же, в таком виде завтракать будешь? – поинтересовался Алекс, обняв ее за голые плечи. – Продует тебя.
– Ничего не будет, ты на себя-то посмотри, мало того что в одних шортах, так еще и мокрый, – отмахнулась Моника. Она села за стол и стала уныло водить ложкой по тарелке, разгребая в каше дорожки.
– Ты что такая грустная? Ну-ка ешь как следует.
– А чего мне веселиться. Не хочу кашу.
– Ты же любишь?
– Только не с персиком, – капризно отозвалась она, хотя как раз эту кашу и любила больше всего, и Алекс это прекрасно знал.
– Ну хорошо, тогда придется тебя кормить с ложечки. Что тебе рассказать?
– Что-нибудь хорошее, от чего настроение поднимается, – ответила Моника, отчаянно болтая под столом ногами.
– В парк сегодня пойдем, – молвил Алекс, которому как раз ничего радужного на ум не шло – он не выспался, голова была тяжелой и в ушах почему-то шумело.
– Это хорошо, – одобрила Моника. – Потом еще в снежки поиграем. Ладно?
– Хорошо, – улыбнулся Алекс. – Если будешь есть, как положено помощнице комиссара.
– А что у нас на повестке дня? Вертер, черт бы его побрал?
– Нет, по нему Крис уже и отчет сдал. У нас сейчас дело той шестнадцатилетней девчонки, Евы Лотты, помнишь?
– А, это та бедняжка, которую сбила машина?
– Вот, вот. Я все думал, кому это нужно. Конечно, мы не успели допросить всех, ее дело ведь к нам поступило только вчера вечером, – задумчиво сказал Алекс, глядя в окно. – Но все равно, непонятно, кому могла так насолить такая юная девчонка.
– А вероятность несчастного случая?
– Лео ее не отрицал, но дело в том, что нашлись свидетели происшествия. Крис вчера ездил их допрашивать. Я не читал, что там ему свидетели сказали, материал у него в ящике, сегодня просмотрю.
Они помолчали.
– Надо же, хотели о приятном поговорить, – сокрушенно заметила Моника.– Как это нас занесло опять на такую тему?..
– Это у нас профессиональное, должно быть, – усмехнулся Алекс. – Ну что, доела кашу? Умница. Собирайся, а то опоздаем.
Алекс встал из-за стола, ласково чмокнул Монику в пахнущую шампунем макушку и пошел в спальню одеваться. Она вздохнула и посмотрела ему вслед. Ей не хотелось идти на работу.


– Как тихо, – протянула Моника, входя в пустынную контору. – Непривычно даже… Знаешь что, я сяду с тобой рядом.
– Как хорошо, – обрадовался Алекс. – Мне нравится эта идея.
– Только чур, вести себя прилично, ладно? А то нам никто не будет мешать, мы и запустим работу, – предупредила она, отпихивая все папки Алекса на край стола.
Воцарилось молчание. Алекс молча читал материалы Кристиана, а Моника задумчиво пудрила нос. Рекс вообще разлегся на своем месте и задремал. Ему было тоскливо без Бёка, его любимой игрушки и друга. Моника и Алекс тоже то и дело бросали печальные взгляды на его непривычно чисто прибранный стол. Им не хватало его ворчания, шуток и замечаний. Ощущение уюта и веселости исчезло, и оказалось, что работать как-то скучно. Монике и Алексу всегда было не до расследований, когда они были в радиусе метра друг от друга, и единственным вразумляющим фактором был Кристиан. Но сегодня его не было, и Брандтнерам приходилось совершать нечеловеческие усилия, чтобы заставить себя сконцентрироваться на работе, а не друг на друге.
– Сходить за булочками? – вяло спросила Моника, оторвав голову от плеча читающего Алекса и вопросительно взглянув на него.
– Угу, – промычал он. – Если тебе охота. Но лучше пошлем Рекса. Я не хочу, чтобы ты уходила.
Рекс почесался. Скукота. Вот сейчас его ушлют, ну, придет он, скажем, а дальше? Не с кем играть. Хозяева зациклены друг на друге. Булочку отбирать не у кого. Разве это жизнь? Но тем не менее пес не имел привычки не выполнять команды хозяина, и он нехотя пошел в коридор.
– Где-то сейчас Крис, – вздохнула Моника и откинулась на спинку стула. – Наверно, уже на посадку пошел. А может, уже летит.
– Нет, летит вряд ли. Его рейс в половине десятого.
– А что там свидетели сказали? – Моника кивнула на папку.
– Они видели Еву Лотту, когда она возвращалась домой с занятий по музыке, это было примерно в пять часов вечера. Когда она собиралась переходить улицу, из-за угла выскочила машина без номеров, переехала ее и умчалась в неизвестном направлении. На бедной девочке живого места не осталось. И прохожие были в таком шоке, что даже не сразу догадались вызвать скорую и полицию, а преступник был уже далеко.
– А машина какой марки? – поинтересовалась Моника, изучая профиль Алекса и перебирая его волосы на затылке.
– Зеленый Фиат, вроде бы. Но это не наверняка. Лучше так: зеленая машина, свидетели могли и ошибиться, раз все произошло так быстро, – ответил Алекс, довольно щурясь, как намасленный кот.
– А ее родителей допросили? – Моника переключилась уже на его шею и стала осторожно ее разминать.
– Допросили. Но ее мать была в таком шоке, что ничего не могла говорить. Надо к ней еще раз съездить… – вздохнул Алекс, растянувшись на столе и блаженно закрыв глаза. – Черт, как же у меня спина болит…
– Сейчас пройдет, – пообещала Моника. Она положила обе руки на спину Алексу и принялась за массаж. Алекс только одобрительно крякал или глухо коротко мычал, если было больно. Моника работала старательно и осторожно, не без удовольствия ощущая под ладонями мускулы на спине Алекса под его нагретой и немного мятой от сидения белой рубашкой.
– Ну что? – гордо спросила она минут через пять. – Лучше?
– Не сравнить, – с благодарностью ответил Алекс, со вздохом отрывая лицо от скрещенных на столе рук. – Спасибо, солнышко. У тебя наверно пальцы устали… Такие маленькие лапки, а такие волшебные, – улыбнулся он, сравнивая свою ладонь с ладонью Моники. Она засмеялась и обняла его.
– Даже маленькие лапки могут совершить что-то очень важное, даже жизненно необходимое, – сказала она весело. – Ты меня еще плохо знаешь.
– Ты у меня такая разная, так что наверно ты права, – согласился он, с удовольствием прижимая к себе теплую мягкую Монику. На самом деле, он часто удивлялся ей, хотя ему казалось, что он знает ее даже лучше нее самой. То резкая и немного нахальная, то наоборот мягкая, пушистая и застенчивая, любящая одновременно поболтать, пообщаться с кем-нибудь и посидеть где-нибудь в одиночку, с медведем в обнимку, забившись в уголок, иногда она казалась Алексу взрослой и независимой, словно для нее не существовало непреодолимых трудностей, а иногда – просто беспомощной девочкой, опускающей руки перед какой-нибудь глупой пустяковиной. Но Алекс любил все черты в ее характере, кроме одной – если она обижалась на него, то моментально начинала делать плохо себе назло ему.
– Если ты на меня злишься, ну запусти уже в меня чем-нибудь, но зачем ты мучаешь себя? – недоумевал он.
– Глупенький, я же тебя люблю и не могу ничем в тебя запустить, даже если злюсь, – отвечала Моника, в свою очередь недоумевая, как можно не понять ее.
Сейчас Моника казалась ему маленькой и пушистой, и ему совсем не хотелось ее выпускать из объятий. Ей, впрочем, это даже нравилось, и она не возражала. Но их идиллию нарушил внезапно затрезвонивший телефон. Алекс вздохнул и сорвал трубку.
– Криминальная полиция, Брандтнер…
Моника заскучала. В контору вбежал Рекс с булочками. Он подошел к хозяйке, сдал ей кулек и как-то обиженно вернулся на свое место. Моника удивилась его настроению, но ничего не сказала и стала молча извлекать теплые булочки из бумажного кулька.
– Кто это был? – спросила она, когда Алекс положил трубку, и протянула ему завернутую в салфетку булочку.
– Фрау Фальк, мама Евы Лотты, – ответил Алекс. Он поколебался немного, но потом решительно пихнул булочку в карман висящего на вешалке пальто.
– Ты что, уходишь? – испугалась Моника.
– Да, мне надо ее допросить. Она сказала, что готова ответить на вопросы полиции, ее шок уже прошел. Поэтому лучше я поеду, пока она не передумала.
– А я?
– А ты пока позвони в музыкальную школу, где училась Ева, и спроси, когда они могут нас принять по этому расследованию. А то знаю я их: приезжаешь уставший как черт, а они возьмут и скажут, что какого-нибудь директора нет, что он вот буквально только что вышел, ах какая жалость. Так что пусть конкретно назначат время, – сказал Алекс, нехотя одеваясь. – Рекс, пошли. По дороге перекусим.
– Ты только поскорее приезжай, ладно? – попросила Моника жалобно.
– Постараюсь, – покорно согласился Алекс и поцеловал ее. – А ты себя веди хорошо. Если явится Фриц за скрепками или еще какой-нибудь канцелярской мелочью, все у меня в нижнем ящике. Ну, пока.
Он улыбнулся, провел рукой по щеке Моники и развернулся к двери. Рекс, виляя хвостом, уже выскочил в коридор. Моника вдруг почувствовала, что ей не хочется отпускать Алекса, ее охватило почему-то отчаяние, от того что он уходит. Конечно, ей всегда было грустно, когда предстояла хотя бы получасовая разлука с ним, но такого чувства она еще не испытывала. И она неожиданно рванулась к двери.
– Алекс!
– Да, солнышко?
– Ты…знаешь, я тебя люблю, – с чувством сказала Моника, отчаянно глядя в его глаза. Алекс улыбнулся.
– Я тебя тоже, милая.
– Алекс!..
– Что ты, дорогая? – он с удивлением и тревогой посмотрел в ее полные слез глаза. Моника судорожно сглотнула и сказала:
– Приезжай поскорее, пожалуйста…
Алекс недоумевал, что с ней происходит. Он крепко обнял ее и сказал:
– Вернусь я, никуда не денусь.
– Честное слово? – неожиданно спросила Моника, прижавшись к нему с таким отчаянием, словно обнимает его последний раз в жизни.
– Честное слово, – подтвердил Алекс и поцеловал ее. – Будь умницей и не скучай. Чем быстрее я уйду, тем быстрее вернусь, правда ведь?
Моника вздохнула и медленно выпустила его.
– Счастливо, – тихо попрощалась она.


– Что, Рекс, не нравится стоять в пробке? – весело спросил Алекс у пса, который с пыхтением дышал на сидении рядом с ним. – Мне тоже не нравится. Ненавижу чего-то ждать, не в силах ничего изменить.
Алекс все еще ощущал на спине тепло ласкового прикосновения рук Моники, от которого разошлась боль и тяжесть, и ему хотелось сохранить это приятное ощущение подольше, до следующей встречи с ней. Ему было решительно неохота ехать на допрос. Он представлял себе несчастную убитую горем женщину, которая лишилась собственной дочери, которой, к тому же, было так мало лет. Нет, с Кристианом ездить на такие допросы было гораздо легче.
– Интересно, какая погода в Тироле. Вроде обещали снежный буран, – говорил Алекс. Рекс понимающе моргал и слизывал с морды крошки от булочки. – Хоть бы уж он долетел нормально. А то ведь у него феноменальная способность вляпываться на ровном месте во что-нибудь этакое.
Наконец, пробка разошлась, и Алекс заметил сзади какой-то бордовый автомобиль, который нетерпеливо сигналил, словно порываясь обогнать черный Альфа Ромео.
– Вот придурок, – пробормотал Алекс. – Если бы я мог, я бы уже давно ехал быстрее, неужели он не понимает! Арестовать бы его к черту.
Постепенно он выехал на широкий проспект, количество машин поубавилось, и бордовый автомобиль угрожающе зарычал, беря разгон. Что произошло дальше, Алекс даже не успел сообразить. Бордовая машина перестроилась левее машины Брандтнера и неожиданно поехала наперерез.
– Черт, он что, рехнулся?! – выкрикнул Алекс, выкручивая руль, чтобы не столкнуться с сумасшедшим лихачом.
В этот миг Алекс заметил, что улицу собралась переходить группа малышей с портфелями, а его машина неслась прямо на них.
– Черт! – выругался Алекс, резко разворачиваясь. Залаял Рекс, жалобно завизжали тормоза – машина ехала на бешеной скорости, с вывернутыми дымящимися колесами, на столб светофора. Грохот, скрежет, бросок, звон стекла, заскулил Рекс, и последнее, что почувствовал Алекс – удар головой. Потом – тишина…


Моника посмотрела на глухо тикающие и вздыхающие часы – стрелки подходили к половине первого. Алекса не было. Моника все утро промаялась, старательно утешая себя тем, что он вот-вот позвонит или приедет собственной персоной. Однако минуты текли, часы шли один за другим, а от Алекса не было ни слуху ни духу. Монику охватила тревога, потом – отчаяние. Где он? Почему его так долго нет? Она набирала несколько раз номер его мобильного, но он почему-то не соединял. Моника слонялась по конторе, вздрагивая при каждом шуме подъезжающей машины с улицы, и тихо роняла слезы, в ожидании ломая тонкие бледные пальцы с прозрачным перламутровым маникюром.
– Он же обещал… – бормотала Моника. – Он должен был освободиться уже час назад…
Мало того, тревогу Моники подкрепила фрау Фальк, которая звонила и с удивлением спрашивала, почему же комиссар Брандтнер задерживается.
– Так значит, он не приезжал? – упавшим голосом спросила Моника.
– Нет, я думала, у него какие-то дела, – отвечала женщина. – Он приедет сегодня? Я должна обустраивать похороны моей дочери, у меня мало времени…
После чего разразилась глухими рыданиями. И Монике пришлось рассеянно ее утешать, хотя ей хватало и своих страданий.
– Боже, да где он? – сквозь слезы сказала Моника, уронив голову на скрещенные руки. – Что с ним могло случиться?
Она посмотрела в окно и вдруг почувствовала себя одинокой. Рядом не было никого, с кем она могла бы посоветоваться, ей стало страшно. Холод безысходной тоски и отчаяния охватил ее душу, и Моника разразилась громкими рыданиями, закрыв лицо ладонями. Она чувствовала себя беспомощной, как слепой котенок. Она понимала, что с Алексом произошло что-то нехорошее, но не могла ничего сделать. Не было рядом и Кристиана, милого растяпы и надежной опоры, с его детской искренностью, который всегда был готов прийти на помощь.
– Э… Моника? – раздался в дверях интеллигентный голос Фрица.
Монике показалось, что в нее вселили жизнь. Она оторвала мокрое от слез лицо от ладоней и воззрилась на растерянного Фрица с надеждой и мольбой.
– Что-то произошло? – спросил он между тем, подавая ей бумажную салфетку.
– Фриц, помоги мне, пожалуйста! – в отчаянии попросила Моника. – Я просто не знаю, что мне делать! Что-то с Алексом, он пропал, мобильный не соединяет и на допрос он не являлся! Пожалуйста, ради Бога, что мне делать?
– Прежде всего, постарайся успокоиться, – деловито ответил тот, пытаясь найти логичное объяснение исчезновению Алекса. – Перестань плакать, нужно рассуждать трезво. Так. Ты не пробовала звонить…мм…э…в больницы?
Моника захлебнулась и большими глазами уставилась на круглую старательную физиономию Фрица.
– Ты…ты думаешь… – прошептала она.
– Я всего лишь предполагаю, не стоит нервничать. Возможно, я и ошибаюсь. Просто надо взвесить все шансы, все за и против, понимаешь? Я позвоню Графу, он нам поможет.
– Графу?! – прохрипела Моника и снова разрыдалась. Это значило, что Лео поможет поискать Алекса по моргам. Фриц вздохнул. Он просто пытается действовать, как он поступил бы, если бы дело шло не о его друге, а о постороннем человеке. Он и сам беспокоился, что же с Брандтнером, но он не умел одновременно действовать и утешать Монику или как-то выкручиваться, чтобы не уронить ее боевой дух. Фриц даже не представлял, как можно обращаться с Моникой, чтобы она не плакала, и ее слезы приводили его в уныние.
Однако ни Лео, ни в больницы Вены он позвонить не успел. Из больницы позвонили им самим.
– Фрау Брандтнер? – устало поинтересовался женский голос в трубке.
– Да, – дрожащим голосом подтвердила Моника, с трудом удерживая мобильный в трясущейся руке.
– Ваш муж находится в реанимационном отделении первой травматологической больницы Вены, – буднично продолжал утомленный медициной голос.
– Что…что с ним? – Моника прошептала это почти беззвучно, было просто удивительно, как медсестра ее расслышала.
– Он попал в автомобильную аварию, у него легкое сотрясение мозга, перелом ребра, а также ушибы и пара вывихов легкой и средней степени тяжести. Сейчас его состояние расценивается как тяжелое стабильное. Вы приедете к нему?
– Да, конечно, – машинально ответила Моника, которая почувствовала, как все плывет в голове, а мозг отказывается осознавать чудовищную действительность и просто отключается. – А…Рекс?.. С ним была немецкая овчарка…она в порядке?..
– Поинтересуйтесь в ветеринарном отделении. Но насколько мне известно, собака жива.
Пробормотав что-то на прощанье медсестре, Моника отключила мобильный и как зачарованная уставилась в угол стола, фокусируя свое зрение то на нем, то на бумажках, которые на нем лежат, и тогда угол стола становился расплывчатым, а Монике хотелось спать. Она никак не могла заставить себя отвести взгляд от стола, ее сознание отказывалось возвращаться в реальность. Но из оцепенения Монику вывел Фриц.
– Так что? Где Алекс? – спросил он осторожно, боясь, что сейчас снова начнутся слезы. Моника очнулась и оглянулась на Фрица, медленно выплывая из полусна.
– Господи, нам надо ехать туда! – встрепенулась она, быстро вытирая слезы. – Алекс в травматологической больнице, в реанимации…
– Но он жив? Будет жить?
– Пока жив… – пробормотала Моника. – Слава Богу…
– Едем, я тебя отвезу, – заявил Фриц. – Там и разберемся, как он.


– Боже мой, ну поймите вы, что нельзя туда! – умоляла тощая медсестра с кругами под глазами на бледном лице. – Вы понимаете, что там реанимационное отделение?..
– Но я должна его увидеть, пожалуйста, – повторила Моника и с мольбой посмотрела на медсестру. Она мытарила несчастную уже пять минут, добиваясь, чтобы ее пустили к Алексу, повторяя одну и ту же фразу уже раз в сотый на все возражения медсестры, и последняя уже совсем озверела.
– О Господи! – взревела наконец медсестра. – Идемте!..
Моника вздрогнула. Вот так она сейчас рвалась туда, лишь бы увидеть его, но только сейчас задумалась, в каком виде она его увидит… До сих пор она пребывала в каком-то странном состоянии, она не плакала и не убивалась, она просто не осознавала, что это произошло с ее Алексом. Ей казалось, что это недоразумение или затянувшийся кошмарный сон. Но чем дальше шло, тем больше она убеждалась в том, что все происходит наяву, ей даже готовы предъявить вещи Алекса. Нет, она все равно не верила. Она хотела увидеть именно его самого, убедиться, что он дышит…
– Фриц, я боюсь, – прошептала она несчастным голосом, следуя за рассерженной медсестрой и чувствуя, что коленки подгибаются.
– Не волнуйся, все будет в порядке, вот увидишь, – пообещал Фриц, хотя что могло быть в порядке при таком раскладе, он решительно не знал.
– А вдруг… вдруг он будет какой-нибудь покалеченный…что тогда, Фриц? Я не выдержу, я свалюсь прямо там же… – пробормотала Моника в отчаянии.
– Ты же слышала, что его состояние стабильное, травмы легкие. Его же обещали перевести в обычную палату, как только он придет в сознание.
– А вдруг он… – она хотела сказать «не придет в сознание», но не нашла в себе сил произнести эту страшную фразу, и лишь стиснула зубы, сдерживая рыдания.
– Мы пришли, – объявила медсестра. – Можете посмотреть на вашего мужа через стекло. Только умоляю, без истерик.
Моника упорно смотрела в пол, боясь поднять глаза и взглянуть за стекло, в палату, где лежал Алекс. Холод пробежал по ее спине, обжигая, она зашаталась и схватила Фрица за руку, чтобы не упасть.
– Держись, – печально молвил Фриц, поддерживая ее. – Видишь, все не так страшно.
Моника решилась и подняла взгляд. Действительно, ничего страшного она не увидела. Алекс лежал на койке, глаза у него были закрыты, словно он крепко спал, и был весь обмотан капельницами и какими-то проводами. Он был без рубашки, и его аккуратно укрыли белой простыней, от которой Монику пробрала дрожь – уж очень она напоминала ей о пациентах доктора Графа.
– Видишь, он просто спит, – уверял Монику Фриц. – А потом проснется и будет здоров. И вернется к тебе.
– Ему холодно… – пробормотала Моника, во все глаза глядя на своего мужа. – Посмотри, какой он бледный… И у него все лицо и руки в порезах…
– Травмы несерьезные, – подала голос медсестра. – Можете молиться, он отделался легким испугом. Вот его машину вы бы видели.
От этих слов Моника вдруг закатила глаза, прижала руку к животу и молча стала оседать на пол, но Фриц вовремя ее подхватил.
– Вот развезло дамочку с непривычки, – вздохнула медсестра, озабоченно всматриваясь в ее лицо. – Естественно, не все же каждый день созерцают изувеченных людей.
– А я не думаю, что вы каждый день созерцаете трупов, – мрачно ответил ей Фриц.
– А что, она в морге работает?
– Она полицейский.
– Ну надо же, такая маленькая симпатичная девчонка, похожая на воробушка. В жизни бы не сказала.
– Чем рассуждать, может, вы лучше приведете ее в сознание? Беременным нельзя долго находиться в обмороке.
– Беременным?! – почти заорала медсестра, хватаясь за голову. – Что же вы молчали?! Как вы допустили, чтобы беременная женщина шла полюбоваться на попавшего в аварию мужа?!
Медсестра продолжала орать на Фрица, как будто он был повинен и в самой аварии, и в том, что Моника ждет ребенка, и даже в том, что в больницу никак не поставят новейшее оборудование.
Монику привели в сознание, взяли под белы ручки и повели на свежий воздух под ворчание медсестры.
– И вообще, что вы так нервничаете? Я думаю, ваш муж справится со своим состоянием и совсем скоро будет в вашем распоряжении, – хмуро заметила она на прощании, словно речь шла о сданном в починку пылесосе.
Моника села в машину, не говоря ни слова, и глубоко вздохнула. Она не могла ничего сказать, все ее мысли были далеко, ей даже казалось, что она и не умеет разговаривать. Перед глазами стоял мерно дышащий бледный как мел Алекс, в голове была сплошная каша из эмоций. Фриц что-то говорил ей, но она ничего не понимала. Монике хотелось стряхнуть с себя оцепенение, сказать что-то, разобраться, решить, что делать и как жить дальше, но не могла. Фриц скоро понял, что от нее проку не добьешься, и молча поехал в ветеринарную больницу, где лежал Рекс. Самому Фрицу было тоже грустно от всей этой истории, он даже не мог себе представить, как умудрился Алекс, который водит как ас, попасть в такую аварию.
В ветеринарной клинике на Рекса им смотреть и вовсе не позволили, сказали, что пес в тяжелом состоянии, но жить будет – травмы относительно легкие, и что вообще напрасно они приехали. Раньше, чем поздней ночью, Рекс из наркоза не выйдет, поэтому будьте любезны приехать завтра утром. Моника ходила за Фрицем абсолютно механически, ноги сами несли ее. Она все еще не видела ничего, кроме Алекса среди белых простынь и капельниц…
– Куда тебя отвезти? – поинтересовался Фриц, снова усевшись за руль.
– Мне все равно, – тихо и запинаясь ответила Моника, которая вдруг почувствовала озноб.
– Давай домой?
– Н-нет, – содрогнулась Моника. – Не надо… Лучше обратно в контору… Там хотя бы люди…
Моника представила себе большой холодный дом, где темно и пусто, и ей стало страшно. Но она твердо решила крепиться и поэтому отогнала от себя эти мысли. «Пока побуду на работе, а там видно будет… До вечера еще надо дожить…» – подумала она.


Моника села за стол Алекса и откинулась. Перед ней стояла дымящаяся чашка чая, которую оставил заботливый Фриц. Сам Фриц пошел куда-то узнавать, кто занимается расследованием аварии Алекса, и Моника осталась одна в конторе. Первый шок прошел, и слезы, так долго душившие ее, потекли из глаз. «Как это могло случиться?.. Ведь еще утром он был в полном порядке! – думала Моника рассеянно, даже не утирая слез, и грела ладони, обхватив горячую чашку. – А Рекс? С ним что будет?! Боже, за что это все?..» Она сделала глоток чая, и ее мысли потекли в другом направлении. «Я должна держаться и быть сильной. Я же сильная. Я смогу выстоять. Я должна, ради Алекса. Если еще сейчас и я начну капризничать и расслабляться, ничего хорошего не выйдет. Алексу сейчас хуже, чем мне, я должна помочь ему, а не осложнять положение своей слабостью. Все, хватит рыдать. Моника, возьми себя в руки и не позорь свою фамилию», – строго сказала она себе.
Она вытерла слезы, озабоченно взглянула на себя в зеркало, и отметив, что глаза у нее заплаканные, но вся косметика на месте, кинула зеркальце обратно в сумку. В сумочке она заметила пластиковый пакет с вещами Алекса, которые были у него сегодня с собой – это ей дала раздраженная медсестра. Моника с трепетом выложила все мелочи из пакета на стол и стала перебирать их, затаив дыхание.
Вот его полицейский значок, удостоверение личности и пистолет. Все три вещи потертые, даже какие-то гладкие, не то что новенький пистолет и значок Моники, которыми она очень гордилась, хотя никогда никому и не признавалась в этом. Моника открыла бумажник Алекса и перебрала кучу пластиковых карточек разного назначения. Потом она посмотрела на фотографию, заложенную за прозрачным окошечком в бумажнике – Моника в подвенечном платье, с букетом в руке, лицо у нее счастливое и немного рассеянное. Она улыбнулась – она не знала, что Алекс носит эту фотографию с собой. «Смешной, ну зачем ему моя фотка в бумажнике, если я сама всегда рядом?» – с улыбкой подумала она. Моника задумчиво закрыла бумажник и положила его на стол, при этом случайно смахнув что-то себе на колени. «Зачем его сюда пихнули? – подумала она, подобрав с колен холодное гладкое обручальное кольцо. – Разве оно ему мешало?» Моника попробовала надеть его на большой палец, но оказалось, что кольцо даже не держится и соскальзывает. И она вспомнила утренний разговор с Алексом про ее руки. «Кажется, я сейчас опять заплачу, – подумала Моника. – Не хочу я быть сильной. Не могу. Разучилась. Меня Лекс распустил. Почему я все время должна выкручиваться и подстраиваться под обстоятельства?! Если бы я хоть могла поговорить с ним сейчас, мне было бы легче держаться…» Глаза Моники блуждали по столу, огромное кольцо стало уже теплым в ее руках, словно Алекс снял его только что, и слезы отступили. И взгляд ее зацепился за маленький листок клетчатой бумаги, сложенный квадратиком, который, по-видимому, также носил с собой в кармане Алекс. Моника развернула листок и увидела на нем собственный рисунок, выполненный красной шариковой ручкой. «Господи, он еще хранит это?! – удивилась она. – Это ведь я нарисовала во второй вечер, когда переехала к нему…» Рисунок был простенький, но милый, и напоминал творчество школьниц, которые в минуты перемены изрисовывают весь задний форзац собственной тетради – тут были изображены два аккуратных сердечка, которые пересекались друг с другом, и внутри них стояли буквы – в большом «А», в том, что поменьше – «М», а вокруг символичных сердечек переплетались художественно выполненные вензеля и цветочки. Моника улыбнулась, ей стало приятно, что Алекс так бережно носит с собой эту бумажку, о которой она сама успела забыть. Да, Алекс любит ее, но почему же им нельзя пожить спокойно? Они ведь никому не мешают…
– Моника… – откашлялся Фриц со стороны двери. – Можно?
Она очнулась и оторвала рассеянный взгляд от клетчатой бумажки.
– Да, конечно, Фриц!
– Ну как ты?
– Серединка на половинку, – слабо улыбнулась она.
– Я выяснил кое-что про аварию, если ты в силах, можешь почитать это, – сообщил Фриц. – Только опять же: если ты не будешь плакать и падать в обморок. Это отрицательно сказывается на здоровье.
– Нет-нет, ничего, – ответила Моника быстро, принимаясь за чтение.
«Алекс…въехал в столб?! – удивилась Моника, пробежав первые несколько строчек материала. – Не может быть!.. Так… «Содержание в крови алкоголя: 0%», еще бы!.. А в чем тогда дело?.. Может, он отвлекся от дороги? А может, ему стало плохо, ведь он себя неважно чувствовал вчера…Черт, ну непохоже это все на моего внимательного Алекса! Он бы не сел за руль, если бы чувствовал себя не в состоянии водить. И уж тем более от дороги он не отвлекался. Может, кто-то кинулся под колеса…Мало ли идиотов по улицам шляется?.. Наркоманов, пьяниц и просто дегенератов?.. Так, показания свидетелей…»
– Все-таки видишь, это был не несчастный случай, – заметил Фриц, которому показалось, что Моника уже дошла до свидетельских показаний.
«Бордовая машина…без номеров…» – читала Моника, затаив дыхание.
– Черт, – сказала она наконец. – И что, не нашли водителя?
– Нет, – вздохнул Фриц. – Но найти ох как хочется.
– Если я его увижу, я ему…я его инвалидом сделаю, идиота несчастного! – выпалила Моника. – Ездит, придурок, как…как черт знает где! – от негодования у нее перехватило дыхание, на ум шло много нецензурных слов, но она сдерживалась – ведь злосчастный водитель ее все равно не слышит, а слышит бедолага Фриц, который не сделал ей решительно ничего плохого.
– Не сердись так, – удивленно сказал Фриц. Он никак не мог представить, что такая миролюбивая девушка может так всерьез грозиться набить кому-то морду.
– Прости, – извинилась Моника, попытавшись погасить вспышку гнева глотком остывшего чая. – Но честное слово, не дай Бог мне остаться с глазу на глаз с этим нехорошим человеком. Я за себя не ручаюсь.
В эту минуту телефон издал тревожные трели, и Моника рявкнула в трубку:
– Криминальная полиция, Моника Брандтнер.
– Нашлась машина, на которой убийца сбил Еву Лотту Фальк, – сообщил знакомый криминалист, заметно испугавшись ее тона.
– Откуда известно, что это именно она? – все еще мрачным, но уже более мягким голосом спросила Моника.
– Во-первых, по всем приметам – это она, а кроме того, на бампере и даже кое-где на колесах есть следы крови. Образцы крови еще на экспертизе, но сто процентов, она принадлежит Еве. Машину взяли в прокате, в багажнике нашлись ее отвинченные номера, надо выяснить, на чье имя была оформлена сделка по аренде машины, – сказал криминалист. – Я бы сам это сделал, но у меня завал дел…Прости, пожалуйста, но вам придется своими силами…
– Да ничего, мы сами справимся. Спасибо, – вздохнула Моника, которую охватила тоска. – Черт, сколько всего надо сделать! – она бросила трубку на рычажок и уронила голову на ладони.
– Я помогу, – с готовностью сказал Фриц. – Что нужно сделать?
– Да нет, ничего, – устало улыбнулась Моника. – Не слушай мое нытье. Я сама справлюсь, спасибо. Как ты считаешь, когда можно будет съездить к Алексу?
– Я позвоню и узнаю, вышел ли он из наркоза, – пообещал Фриц. – Раньше этого все равно не стоит туда ездить, эта медсестра опять поднимет тарарам.
– Как я хочу его увидеть, – печально сказала Моника. – Просто ужасно…


Как Моника ни старалась оттянуть конец рабочего дня, вечер все же наступил. Темнело, по углам конторы уже сгустились таинственные серые тени, нагоняя на Монику тоску, и Фриц, который караулил ее целый день и как умел подбадривал ее, объявил, что Монике необходимо домой, так как на ней просто лица нет.
– Домой?.. – вяло пробормотала она. – Зачем?..
– Отдохни немного, ты же вымоталась, – уверял Фриц. – У тебя должны же быть силы, чтобы справиться со всем этим. К тому же, если Алекс увидит тебя завтра в таком виде, он испугается.
Последний аргумент убедил Монику, и она покорилась. Собрав все документы по делу Лотты, чтобы было чем заняться дома, она оделась, бросила взгляд на свое отражение в зеркале и вышла из конторы вслед за Фрицем, который взялся доставить домой. Моника поймала себя на мысли, что ее все время подмывает оглянуться, как обычно, в поисках Рекса. Участь верного пса тревожила ее, она волновалась за него, как за родного, тем более ей даже не дали взглянуть на него и не сказали, какие у него травмы.
– Тебе не стоит завтра приходить на работу, – заметил Фриц. – Ты же на ногах еле стоишь. Нельзя так изводить себя.
– Нет, если я еще и дома останусь, точно рехнусь, – вздохнула Моника.
– Тогда я приеду за тобой утром.
– Да нет, не беспокойся, я сама приеду, – благодарно улыбнулась Моника. – Уж машину-то я точно смогу повести. Спасибо тебе за то, что был сегодня со мной. Без твоей поддержки я точно попала бы в дурдом или еще куда хуже.
Уши Фрица зарделись, и он смущенно отмахнулся:
– Не за что. Я ничего такого не сделал.
Моника улыбнулась и открыла дверцу машины, снова поймав себя на мысли, что ей хочется вначале выпустить Рекса. Она тяжко вздохнула и сказала:
– Спасибо что довез. До завтра.
– Удачи, – пожелал Фриц, печально провожая ее взглядом.
Моника вышла из машины и пошла к дому, окутанному пушистыми морозными сумерками, и она старалась не замечать пустых темных окон в нем. Под ногами скрипел снежок, и Моника вспомнила, что утром они с Алексом планировали пойти в парк.
– Теперь понятно, почему люди часто повторяют «дай Бог», – философски сказала Моника вслух, гремя ключами в замке. Ей хотелось отвлечь себя от грустных мыслей, и потому она решила поговорить с собой. – Ведь еще утром нам казалось, что все просто и ясно, предстоит день, каких десятки…так бы, да не так вышло… нельзя загадывать наперед с полной уверенностью…
Моника вошла в прихожую и, зажмурившись, судорожно хлопнула рукой по выключателю. Свет зажегся, и Моника открыла глаза.
– Я кажется схожу с ума, – пробормотала она. – Я начинаю вести себя, как маленькая…я уже в комнату вхожу детским способом, сначала включаю свет, а уж потом открываю глаза, потому что мне раньше постоянно казалось, что в темноте что-то страшное…
Моника горестно покачала головой, однако не смогла заставить себя войти в другие комнаты другим способом. Везде она вначале нашаривала на стене гладкий скользкий выключатель, а уж потом решалась открыть глаза. Она зажгла в доме большинство осветительных приборов, такую иллюминацию в окнах этого дома соседи Брандтнера вряд ли видели когда-то еще. Тем более, Моника и Алекс любили посумерничать, видимо, придерживаясь принципа «темнота – друг молодежи», и самой Монике было непривычно такое количество света.
В доме стояла звенящая тишина, Монике захотелось создать какой-нибудь шум, чтобы не чувствовать себя так одиноко, и она включила на полную громкость телевизор. Затем она прошествовала на кухню и поставила кипеть чайник. В углу стояла миска Рекса, и едва только взглянув на нее, Моника расплакалась. Как теперь беззащитный верный Рекс в руках ветеринаров, что с ним будет, поправится ли он?
– Алекс мне обещал, что я никогда не останусь одна…а сам… – всхлипывала она, прислонившись к стене. – Как неожиданно я осталась совсем одна…нет даже Криса или Рекса…
Моника посмотрела на узорчатую круглую прихватку, висящую над плитой, и вдруг с ужасом представила, как она проведет эту ночь.
– Я не смогу остаться одна в этом огромном доме…При свете я спать не умею, а в темноте я буду пугаться каждого шороха с улицы и к утру сойду с ума…
Моника замолчала. Ее обиженный голосок тонул в окружающей ее безответной пустоте. Равнодушно посвистывал чайник, из гостиной доносился глухое бормотание телевизора… И вдруг раздался телефонный звонок, веселый и неожиданный, заставив Монику вздрогнуть.
– Неужели еще существует кто-то, с кем я могу поговорить?..
Она осторожно сняла трубку, словно боялась, что звонивший передумает и убежит, и сказала:
– М-моника Брандтнер…
– Привет, – услышала она далекий, но как всегда задиристый голос Кристиана с ворчливо-веселыми нотками.
– Кристиан?! – выдохнула Моника, не веря своему счастью. – Ты?!
– Ага, – немного удивленно подтвердил он. – А что такое?
– Алекс….в больнице! – выпалила Моника, не в силах больше сдерживаться, и расплакалась. Голос на том конце провода повис в недоуменном молчании.
– Ч-то? – переспросил Кристиан, когда к нему наконец вернулся дар речи. – Почему? Когда?
Моника, глотая слезы, поведала ему обо всех своих несчастиях. Она вывалила на Кристиана весь ворох новостей, предположений, переживаний и эмоций, которые она пережила за этот страшный день, и сама того не замечая говорила таким обиженным тоном, что Кристиан почувствовал себя преступником и последним предателем, будто он специально бросил ее в такой момент.
– И теперь я осталась одна, – скорбно, но гордо завершила Моника свою тираду и вытерла последние слезы. – Совсем-совсем. И могу доложить, что так пусто и грустно мне еще никогда не было.
– Бедняжка… – пробормотал Кристиан. – Как по-дурацки все сложилось…Но ты держись, я знаю, ты сможешь выстоять. Хотя бы эту ночь переживи как-нибудь. Я приеду утром.
Монику охватила радость, но в то же время и удивление.
– Утром?! Но ты только что прилетел…
– Как прилетел, так и улечу, – заверил ее Кристиан, который уже вытаскивал сумку со своими вещами из-под кровати в пансионной комнате.
– Но ведь там снег, как же ты сможешь вылететь?
– Буду лопатой расчищать взлетную полосу, – пошутил Бёк, но Моника поняла по его голосу, что он действительно готов на все, чтобы прибыть в Вену утром.
– Но ты же устанешь, Крис! – ужаснулась она, представив, каково это – целый день мотаться по аэропортам.
– Это не твоя печаль, – отрезал он. – Обещай, что не сойдешь с ума до утра и не будешь делать глупостей. Больше мне от тебя ничего не нужно.
– Обещаю, – улыбнулась Моника. – Если честно, я буду ужасно рада тебя видеть, ворчунишка!
– Ну и слава Богу. Спокойной ночи. Держись, ты не одна.
– Спасибо, – от души сказала Моника. Она повесила трубку и глубоко вздохнула – на душе было не в пример легче, отчаяние отступило, появились силы жить дальше. Она была уверена, что уже утром увидит Бёка – даже если ему придется ехать автостопом, он будет вовремя.
– Какое счастье, что он позвонил! – сказала Моника свистящему на плите чайнику. – Честное слово, мне стало гораздо легче…


Часы показывали одиннадцать. В доме Брандтнеров по-прежнему горел свет во всех комнатах. Моника сидела на диване перед сонно бубнящим телевизором, поджав под себя ноги и разбросав по дивану бумажки из дела Фальк. Возле нее на столике валялся пульт управления и полупустая чашка чая. Волосы Моники были заколоты карандашом, и на ней не было ничего, кроме огромной для нее серой фуфайки Алекса. Моника терпеливо ждала утра, чтобы пришел конец ее одиночеству, и пыталась отвлечь себя работой. Она позвонила в фирму, где была взята в прокат машина, которой сбили Еву Лотту, и к своему неудовольствию выяснила, что сделка оформлена на имя Генриетты Фальк, матери Евы.
– Черт, это что же, ее родная мать убила? – недоуменно пробормотала Моника.– Что за безобразие?.. Преступники совсем с ума посходили…
Она горестно покачала головой и вздохнула. В этом месте ее рассуждений явно не хватало поцелуя Алекса.
– Как он там, интересно? – грустно сказала Моника. – Мой бедный Алекс…
Она встала и медленно пошлепала босиком в спальню, не обращая внимания на посыпавшиеся с дивана бумажки. В спальне она села на кровать со стороны Алекса, немного попрыгала на ней от нечего делать и оглядела его ночную тумбочку. Стакан, наполовину заполненный водой, будильник, сползший наискосок, с его треснувшей кнопкой, катушка с поводком Рекса – все вещи валялись как-то хаотично, но в удобном для Алекса порядке. Совсем иначе выглядела тумбочка Моники – с кружевной салфеткой на ней, с рамкой, в которой стояла их с Алексом фотография, с кучей каких-нибудь милых мелочей. Помимо всего прочего на ее тумбочке торжественно восседал плюшевый медведь, в лапах которого был дневник Моники, и вид у него был донельзя уморительный. К дневнику была прилеплена желтенькая бумажка, которую Моника заметила только сейчас – на ней было нарисовано размашистое сердце и написано: «Я тебя люблю». По-видимому, бумажка была оставлена Алексом сегодня утром, когда Моника еще спала, но утром она проморгала это приветствие. И сейчас неожиданно попавшаяся ей на глаза записка показалась Монике чем-то волшебным, словно Алекс написал это только что, чтобы подбодрить ее.
– Как это я утром прохлопала записку? – пробормотала Моника, не замечая, как по щекам катятся слезы. – Чудеса…наверно, так было нужно, чтобы я увидела только ее сейчас и нашла в себе силы не рехнуться…
Она подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Было темно, светились окошки в домах напротив, картина была самая умиротворяющая, но Монике захотелось выть. Снова повалил снег, на этот раз крупными внушительными хлопьями, но Моника не радовалась этому, как обычно. Она напряженно смотрела вдаль. Ей представилось, как Алекс в больнице просыпается, рядом с ним нет никого, только эта противная медсестра, может быть. Как же ему грустно…
– Мало того, что у него наверно будет кружиться голова, он не сможет из-за своего ребра даже лежать в удобной позе, а тут еще выяснится, что он там один….Нет, я не могу этого допустить. Плевать на все. Черт с медсестрами. В крайнем случае покажу свой значок и попробую убедить их, что я при исполнении. Но я обязательно прорвусь к Алексу, – решительно говорила Моника. Она не заметила при этом, что уже давно успела одеться, накрасить глаза и даже положить в карман короткой черной куртки ключи от своей машины.
– Черт, так и бы и пошла, – пробормотала Моника, с усмешкой вытаскивая карандаш из прически. – Тогда меня точно отправили бы прямиком в сумасшедший дом. Где мое лекарство?.. Так, по дороге выпью. Ну все, я пошла, – угрожающе сказала она уютной, но бестолковой, по мнению ее бабушки, мебели. Моника решительно вышла, сердито хлопнув дверью и не погасив свет. Но мебель не обиделась и ничего не ответила. Ей было все равно, у нее не было души.


В голове шумело, гудело, и мысли плясали краковяк. Веки – словно налиты свинцом, а левого бока вовсе не чувствовалось. В руке торчала игла капельницы, приклеенная пластырем, на запястье был больничный браслет, как можно было понять на ощупь. «Черт, куда это меня занесло?» – мелькнуло в голове. Рекс, почему он скулит?.. Что-то случилось, Рекс?.. Надо кого-то арестовать, найти, но где он… Рекс, что с тобой? Ты ранен?.. Моника…Почему ты плачешь, я ведь всего лишь ездил на допрос…Допрос? Но кого же я тогда арестовывал…или это мне уже кажется?.. Рекс, да что случилось?! Нет, не умирай, пожалуйста!.. Прошу тебя…Не плачь, Моника…Я здесь…Ре-е-екс!!! Нет…Моника, где ты? Черт, почему я ничего не вижу?! Что это…куда едет это кретин в бордовом драндулете?! Моника! Нет!.. Не уходи!.. Рекс, ты должен жить, не умирай…Боже…Удар…все кончено…
Алекс резко открыл глаза и дернулся, от чего онемевший бок дал о себе знать тяжелой горячей болью. Алекс тяжело дышал, хотя и дышать тоже было больно, но он пока не осознавал этого. Страшные мысли и странный полусон, мучивший его миг назад, исчезли. Перед ним была больничная палата. «Это реальность? А может, то, что я видел только что – исчезнувшая Моника и… умирающий Рекс, это реальность? – судорожно подумал Алекс, чувствуя выступившую на лбу ледяную испарину. – А это – сон…Черт, я запутался….»
Закрывать глаза не хотелось, Алекс боялся, что попадет снова в ту пропасть, где он ищет и не может найти Монику, где жалобно скулит Рекс. Алекс успел заметить, что двигать можно исключительно головой, и то осторожно, все остальные действия, даже глубокий вздох, вызывают в боку адскую боль, от которой даже слезы выступали на глазах. Алекс осторожно повернул голову направо. И увидел сидящую на стуле возле себя Монику. Она спала и посапывала, прислонившись головой к стене, и была повернута в пол-оборота к Алексу. Ее куртка валялась на соседней пустой койке, ей по-видимому было холодно, потому что она как-то сжалась в комочек, скрестив руки на груди и уткнув подбородок в легкий шарфик, которым была обмотана ее шея. Алекс улыбнулся. Он был счастлив видеть ее рядом с собой, хотя он так и не разобрался, что он делает в больнице и почему у него болит бок. От Моники веяло каким-то живительным нежным теплом и спокойствием, сейчас она напоминала ему пушистого белого котенка с розовым носиком, который спит, свернувшись в клубочек, и сам того не зная является в этот момент предметом умиления и умиротворения тех, кто на него смотрит. Моника была бледна, ее лицо осунулось, а нос и правда был розоватым – то ли от мороза, с которого она недавно вошла сюда, то ли от плача. И больше всего Алекс жалел сейчас, что не может обнять ее.
Моника, видно, даже во сне почувствовала взгляд Алекса на себе, и медленно открыла глаза. Несколько секунд на Алекса удивленно смотрели два печальных зеленых с золотистыми искорками глаза, затуманенных сном, а потом Моника сообразила, что Алекс пришел в себя и со своей обычной улыбкой взирает на нее, и она вздохнула:
– Алекс…
– Кажется, да, – неуверенно подтвердил он.
Моника поморгала и подскочила на стуле, после чего удивленно уставилась на него. На ее лице отразилось счастье и восторг.
– Алекс! – радостно повторила она, словно боясь, что это сон и сейчас он растворится, а она опять останется в тоскливом одиночестве. – Ты…очнулся!
– Как будто, – улыбнулся Алекс, силясь сообразить, а какого, собственно, лешего, он терял сознание.
– Как ты? – озабоченно спросила Моника, придвинувшись к нему поближе.
– Мм, ну, бывало и лучше…А…что случилось? Что я тут делаю?
– Ты попал в аварию, – сообщила Моника глухим голосом. – Когда ездил на допрос фрау Фальк. Помнишь?
– Нет, – откровенно признался он.
– Тебе наперерез поехал какой-то бордовый Мерседес без номеров, и ты врезался в светофор, – рассказывала Моника, осторожно поглаживая щеку Алекса.
– А еще я чуть не наехал на каких-то детей, которые переходили улицу, – неожиданно для самого себя добавил Алекс. Он внимательно смотрел в мягкую глубину глаз Моники, словно видел в них все произошедшее. – И не успел раскрутить руль…Наверно, я и правда врезался в светофор, как ты говоришь, я не помню…Помню только звон стекла и…А где Рекс?
Моника нерешительно взглянула на него и тут же опустила глаза. Она колебалась и не знала, что ответить.
– Моника! – позвал Алекс. – Так что?
– Он…в порядке.
– А почему тогда не пришел с тобой?
– Его не пустили в больницу…
– Но он был с тобой?
– Ага.
– И где он сейчас?
– Дома.
– Моника, – с упреком сказал Алекс. – Солнышко, ну ведь ты не умеешь давать ложные показания. Ты только что сказала, что он был с тобой. Следовательно, он не может быть дома. Где он?
– С ним все в порядке, – упрямо повторила она, отводя глаза от пристального взгляда Алекса.
– Он жив? – осторожно спросил он. – Прошу тебя, только честно…
В его голосе Моника услышала такую тревогу, боль и чувство вины за произошедшую аварию, что сдалась.
– Жив…но меня к нему не пустили… – тихо сказала она. – Он в клинике и будет там до утра…Он под наркозом…Но ты не беспокойся, мне сказали, что он поправится, травмы у него совсем легкие…
Алекс тяжко вздохнул и тут же поморщился от пронзившей его боли.
– Тебе плохо? – заволновалась Моника. – Позвать нянечку? А то я всех вытурила…
– Не надо никого звать, просто посиди рядом…хотя бы чуть-чуть…
Его голос ослаб, на лбу снова выступила испарина, и Моника испугалась.
– Ты только не переживай ни о чем, ладно? – убеждала она, вытирая платочком его лоб. – Рекс обязательно поправится. И ты поправишься, если захочешь, я же тебя знаю. Выздоравливай скорее и возвращайся ко мне. Я люблю тебя.
Она взяла руку Алекса, свободную от капельницы, и, прижав ее к своей щеке, закрыла глаза. Ее снова охватила тревога – обычно теплая и даже горячая рука Алекса была ледяной. Сам Алекс, похоже, задремал, и Моника старалась не шуметь и не всхлипывать, чтобы не разбудить его. Как она доехала сюда сквозь настоящую метель, сама сонная и измотанная ожиданием и одиночеством, и как потом пробивалась в палату к Алексу сквозь равнодушный кордон медсестер, нянечек и врачей, просто не поддается описанию. Она устала и как следует промерзла – машина долго не заводилась и в салоне было жутко холодно, но стоило ей увидеть Алекса, как она сразу успокоилась и заснула возле его койки, предварительно вытурив всех нянечек пить кофе.
– Который час? – вдруг осознанно спросил спящий Алекс.
– Час ночи с небольшим хвостиком, – ответила Моника.
Алекс моментально открыл глаза и строго посмотрел на нее.
– На чем ты приехала сюда?
– Сама, – пожала плечами Моника.
– Сама?! Среди ночи? Господи…Зачем?
– Что значит «зачем»?! Ради тебя, конечно! Вряд ли можно подумать, что мне нравится прогуливаться по больничным коридорам!
– Не надо было из-за такого пустяка ехать ночью Бог знает куда.
– Ты – не пустяки, понятно? – наставительно ответила Моника и сердито взглянула на своего любезного – надо же, что говорит!
Алекс виновато улыбнулся.
– Прости меня, милая…сколько тебе из-за меня мучений…
– Ой, хватит, пожалуйста, – отмахнулась Моника. – Это у тебя из-за сотрясения столько глупостей в голове сидит?
Она горестно покачала головой и, не удержавшись, поцеловала его. Алекс, судя по всему, был чрезвычайно доволен.
– Ничего себе пациент травматологического отделения, – с трудом вымолвила Моника наконец. – Так целуется, что… – она не договорила и снова наклонилась к нему.
За этим процессом их застукала свирепая нянечка, похожая на комод средних размеров, которая, очевидно, усовестилась столько пить кофе и решила проведать своего подопечного. Войдя в палату, она обнаружила, что он, пожалуй, более чем в порядке, но она не решилась и дальше оставлять его наедине с женой, а то кто его знает, насколько он хорошо себя чувствует уже. И комодная нянечка возмущенно прокуковала:
– Что вы делаете?!
Моника и Алекс оторвались друг от друга и туманно взглянули на нее – чего эта противная тетка разоряется?
– Но… – попробовала возразить Моника, но нянечка перебила:
– Я-то полагалась на ваше благоразумие, а вы вот что удумали. Просто на минутку отвернуться нельзя. Кошмар какой.
Она посмотрела на капельницу и стала вытаскивать иглу из руки Алекса.
– И вообще, уже поздно. И вам, и ему не мешает поспать, – продолжала гневаться нянечка.
– Но я уже хорошо себя чувствую, – попытался втолковать ей Алекс, который не смотря ни на что весело улыбался – его почему-то забавляла эта сердитая тетенька.
– Уж слишком хорошо, – иронически подтвердила она. – Первый раз в жизни такого резвого больного вижу. А вы, фрау пациента, шли бы домой.
– Нет-нет, я посижу еще немножко, – испугалась Моника, которой решительно не хотелось расставаться с господином пациентом.
– Домой, – отрезала нянечка.
– Я больше не буду!
– Домой, – куковала нянечка.
– Правильно, – неожиданно подхватил Алекс. – Ты и так устала уже.
– Хочешь от меня избавиться? – горько сказала Моника.
– Я-то думал, что глупости бродят только в моей сотрясенной голове…
– Ах ты…отомстил мне все-таки, – рассмеялась она. – Ну и уйду.
– Иди, иди, солнышко, – подбодрил ее Алекс. – Только не сама. Позвони Фрицу, пусть приезжает. Я уверен, что он все равно на работе сидит, в отделе хищений сейчас дел невпроворот. Он будет даже рад вырваться оттуда.
– Да я и сама могу поехать, – упрямо возразила Моника.
– Девушка, буран на улице, – мрачно заметила нянечка. Она засучила рукава и деловито и резко отдернула одеяло Алекса. В эту минуту выражение ее лица напомнило Монике доктора Графа за работой, и она содрогнулась. – Не нервируйте больного. Больной, не шевелитесь. Мне надо на ваш синяк полюбоваться.
– Ну хорошо, – покорно согласилась Моника. Она вытащила мобильный и пошла в коридор, чтобы позвонить Фрицу.


Запищал будильник, возвещая о начале нового дня. Моника спала, свернувшись в середине огромной кровати калачиком, с медведем под головой и с подушкой в обнимку. Одеяло сползло на пол, и Монике было холодно, но сквозь сон она никак не могла разобраться, от чего это происходит. Во всех комнатах, кроме спальни, по-прежнему горел свет, а в гостиной по телевизору накачанный дядька и еще более накачанная тетка, улыбаясь во все тридцать два зуба из чистой пластмассы высшего качества, зычными голосами учили сонных или вовсе спящих телезрителей правильно делать утреннюю зарядку.
Будильник надрывался уже минут пять, когда Моника наконец разлепила глаза и со стоном перекатилась на половину Алекса. Здесь она обнаружила, что до кнопки все равно не достает.
– Черт! – пробормотала она, смахнув будильник на пол. Раздался грохот, звон, и будильник, испустив предсмертный писк, перешедший в хрип, затих навсегда. Моника села в кровати и с интересом посмотрела на кучу шестеренок, некогда бывших будильником.
– Мм, доброе утро, – вздохнула она, обращаясь к противоположной стене. – А часы все равно были с треснутой кнопкой. Хорошо, что они разбились.
Она потянулась и сползла с кровати. За окном была полная темнота, вчерашний снег лежал сугробами, с улицы уже доносился шум первых проезжающих машин. Моника глянула в зеркало на свое бледное осунувшееся лицо, замурлыкала какую-то песенку и поплелась на кухню ставить чайник.
– Сегодня пойду к Рексу, – напевала Моника, безжалостно выкинув из песни все настоящие слова. – А потом к моему Алексу…А чайник сейчас закипит и я может согреюсь…Видел бы Алекс, в каком я виде торчу с утра на кухне, и опять без тапочек…Но он не видит, а я этим пользуюсь…
Моника поправила свалившуюся с худого белого плеча со шрамом бретельку ночной рубашки и задумчиво посмотрела на блестящий бок пузатого чайника. Она вспомнила, как нагло вчера обманула Алекса, что вроде бы позвонила Фрицу и вроде бы он за ней вот-вот приедет, а потому она поскорее спустилась вниз, хотя на самом деле поехала домой вчера на собственной машине, и рассмеялась.
– Нехорошо обманывать собственного мужа. Но ведь я благополучно доехала, несмотря на непогоду. Вот я какая молодец, аж жуть берет. И как я свалилась вчера в постель, заснула, как убитая, даже не думала ничего бояться….Даже спала при выключенном свете, вот! – Моника продолжала хвастаться самой себе, это придавало ей сил. – Это все потому, что я была у Лекса и поцеловала его. Если бы не глупая нянечка…эх…
Моника с досадой шлепнула сама себя по голому колену и стала смотреть в окно. Дерево, обсыпанное снегом, казалось Монике сахарным, а вчерашняя угнетающая темнота сегодня вселяла в нее надежду на скорый рассвет. Она вздохнула и пошла накинуть что-нибудь на себя, потому что вдруг ее пробрала дрожь. Стоило ей нырнуть в футболку Алекса, как с улицы послышался шум подъезжающей машины, потом хлопнула дверца, и кто-то принялся отрывисто трезвонить в дверь.
– Черт бы побрал этот снег, – глухо пробормотал звонивший из-за двери.
– Кристиан!!! – подпрыгнула Моника и бросилась в прихожую.
Через мгновение у взъерошенного и абсолютно недоумевающего Кристиана на шее повисла счастливая Моника.
– П-привет, – пробормотал он, машинально обняв ее и пошатнувшись от неожиданного броска. – Ты…э…м…в порядке?
Моника его не слушала. Был бы он плюшевым медведем, она непременно подбросила бы его к потолку.
– Приехал все-таки!! – радовалась она. – Как здорово! Как я рада тебя видеть!
– Гм, ну больше, чем мое правое ухо, ты в данный момент вряд ли видишь, – заметил Кристиан. – Вот уж не знал, что на него так приятно глядеть.
– Приехал! – счастливо повторила Моника. – Вот ты смеешься, дурачок, а знаешь, как я устала говорить с тишиной…
И Кристиан почувствовал, что она сотрясается от неожиданного плача. Он вздохнул. Вместе с продолжающей висеть у него на шее Моникой он деловито закрыл наконец входную дверь и защелкнул замок. После чего приступил к операции по успокоению Моники. Но ничего не помогло, прежде, чем она не наплакалась от души.
– Теперь все? – без особой надежды раз в десятый спросил Кристиан.
– Да, – кивнула Моника, вытирая слезы.
– Слава Богу. Ну теперь рассказывай, что и как.
Моника, прерывисто вздыхая после плача и иногда икая, сбивчиво поведала о своей вчерашней партизанской вылазке среди ночи. И лишь после этого выпустила Кристиана.
– Ты в одном пиджаке?! – ужаснулась она, заметив наряд помятого друга. – А куртка где?
– Некогда было, – пожал плечами Кристиан, из вежливости не признавшись, как у него от холода зуб на зуб не попадал по дороге сюда. Зато он, в свою очередь, заметил, что на Монике ничего нет, кроме огромной футболки, которая чуть ли не спадала с ее плеч, и смущенно добавил: – Вот кому, прости за откровенность, не мешало бы одеться, так это тебе. Простудишься.
Моника, в общем-то, не видела ничего зазорного в том, что выскочила в прихожую в таком виде, но ей не хотелось смущать вежливого Кристиана, и она упорхнула в спальню, чтобы одеться как следует. Вообще она не слишком-то стеснялась Кристиана, для нее он был прежде всего лучшим другом, и совершенно спокойно болтала с ним на любые темы.
Вернувшись на кухню, она обнаружила, что дымящийся чайник стоит на столе, в ее собственную чашку даже налита заварка, а за столом сидит Кристиан и спит младенческим сном над чашкой чая, подперев голову рукой. Моника улыбнулась и покачала головой. Не она одна пережила кошмарную ночь…


– Расследование, говоришь? К черту расследование. Я сам. Добудь мне лучше протокол следователя, который занимается аварией Лекса, – говорил Кристиан, припарковывая машину возле комиссариата. – Докопаюсь до этого чертового водителя бордовой тачки и набью ему наглую морду.
– Я тоже хочу, – ревниво сказала Моника.
– Ну и тебе дам пару раз врезать ему, – смилостивился Кристиан. – Когда бишь Рекса можно забрать из клиники?
– Они говорят, днем, – вздохнула Моника. – Но он мне понравился. Слабый, конечно, но ты видел какой он был веселый. Я надеюсь, он пойдет на поправку.
– Я тоже надеюсь. Ну, выгружаемся. Главное, мне сегодня шефу на глаза не попасться. А то он подумает, что у него крыша поехала – инспектор Бёк по его мнению сейчас бодро скачет по Тирольским горам и учит кучу молодняка правильно держать пистолет в руках.
– Ты так говоришь, будто ты уже древний старичок, – засмеялась Моника.
– Да я ветеран! Столько ушибов, переломов, шрамов и прочих повреждений мало кому доставалось. Причем первое сотрясение мне досталось, помнится, в отделе по несовершеннолетним, когда один милейший младенец изо всех силенок звезданул меня своей пластмассовой куклой по балде, а в кукле, между нами говоря, его родитель спрятал контрабандное золото. Нетрудно догадаться, почему я провалялся в больнице три дня. А ты говоришь. Чего я только не видел на своем веку.
Моника так смеялась, что сквозь выступившие слезы не видела ступенек лестницы и шла исключительно интуитивно, подкрепляя свою интуицию на всякий случай, придерживая Кристиана под руку. Теперь ей все казалось разрешимым и совсем не таким страшным и драматичным.
Как Кристиан ни старался, чтобы шеф его не заметил, столкновение произошло совершенно неожиданно, на лестнице, и шеф действительно удивлялся Бёку, словно увидел привидение. Выяснив причину его приезда, он напустился на Монику, почему она молча страдала весь вчерашний день, и заявил, что не разрешает ей являться на работу. Но Моника умолила его смягчить приговор, потому что ей тоже хотелось расследовать причины аварии, и шеф нехотя согласился.
– Но только аварией. И ничем другим. Ваше последнее дело пусть разберет инспектор Бёк, – строго сказал шеф. – Кстати, вам я просто удивляюсь. Ведь в Тироле снег, какого давно не было. Как вы вырвались в Вену?
– Если честно, я и сам плохо помню. Просто я должен был вырваться.
Шеф улыбнулся его словам и одобрительно похлопал Кристиана по плечу.


– Вот свинство, – с сердцем проворчал Кристиан, грохнув трубкой по телефонному аппарату. Моника подняла голову и удивленно взглянула на него.
– Да этот Мерседес, из-за которого Лекс въехал в столб, – пояснил Кристиан. – Его нашли.
– А что же тебе не нравится? Радоваться надо! – с восторгом сказала Моника и загоревшимися глазами посмотрела на него.
– Так то-то и оно, что Мерседес из проката. Иди ищи теперь, кто в прокат брал.
– В прока-ате… – протянула Моника. – А в каком? Случайно не в том, что на Хегель-гассе?
– Оно и есть, – удивленно скрестил руки на груди Бёк. – А ты как догадалась, хитренькая?
– Ты не поверишь, но там же брали Фиат, которым переехали Лотту.
– И Алекс как раз ездил на допрос ее мамаши?.. Кое-что, похоже, проклевывается.
– Да не очень-то утешительное. Получается, что убийца Евы – ее мать, потому что сделка была на ее имя, так что же, и Алекса она чуть не покалечила?
– А что, все может быть. Ведь ты говорила, что именно она и вызвала его к себе.
Моника задумалась. Да, странная женщина становилась ей все более подозрительна. Кристиан продолжал:
– Кстати, тому, кто был за рулем бордовой железяки, тоже досталось – на ручке дверцы найдены следы крови. По-видимому, дверца заела, а ручка прищемила пальцы этому подлецу-водителю.
– Звони и выясняй срочно, кто брал в прокате Мерседес, – решительно сказала Моника. – Надо разобраться с этим делом. Наверняка оно связано с аварией.
Пока Кристиан говорил по телефону, Моника испытующе смотрела на него, пытаясь угадать, что ему сказали. Бёк вздохнул и повесил трубку.
– Она, – печально констатировал он.
– Поехали! – Моника двинулась к двери.


Невероятно красивая, но какая-то забитая женщина, которой оказалась Генриетта Фальк, была немало удивлена и напугана категоричными обвинениями в ее адрес.
– Но я понятия не имею ни о каком прокате, – уверяла она, со страхом глядя на грозных полицейских. – Поверьте, я даже не умею водить! И…неужели вы считаете, что я могла убить собственную дочь?
На ее глазах выступили слезы, на лице отразилась искренняя душевная боль, и Генриетта беззвучно разрыдалась. У Кристиана опустились руки. Весь его боевой настрой куда-то пропал. Монике тоже стало жалко несчастную, и она попробовала говорить более мягким и убедительным тоном, как сделал бы Алекс.
– Мне очень жаль, что нам приходится мучить вас подозрениями и расспросами, но вы просто обязаны помочь нам. Простите нас, что мы причиняем вам боль, мы ведь хотим найти убийцу…
– Да, я понимаю, – всхлипнула Генриетта. – Вы должны простить меня, что я не могу говорить спокойно, вы ведь понимаете, как это тяжело для меня…
– В доказательство того, что сделку совершали не вы, предъявите свой паспорт, ведь если вы брали в прокат машину и не вернули ее, паспорт должен быть у фирмы, – предложила Моника.
– Да, конечно, – засуетилась фрау Фальк. Она вскочила и начала отчаянно рыться в шкафу. Но паспорта найти не могла. Кристиан и Моника переглянулись. – Сейчас, – нервно сказала женщина, продолжая копаться. – Ведь всего три дня назад я его здесь видела…
Запиликал мобильный Кристиана, и он, извинившись, вылетел со своей трубкой в прихожую. Моника слышала неясное бормотание из-за двери:
– Да, Лео. Нет, Лео. Конечно. Ага…Угу…Что ж ты молчал, бессовестный… угу, дел много, ясно… Ну понятно. Все равно спасибо. Удачного дня.
– Что Граф говорит? – поинтересовалась Моника, когда нахмуренный Кристиан вернулся. Он покосился на судорожно копошащуюся в ящиках Генриетту и заговорщицки прошептал Монике на ухо:
– Дело в том, что наша непорочная девочка-то была на втором месяце беременности, так что мотив у ее мамули все-таки был – а вдруг она знала об этом и ей не нравился отец ребенка?
– Кристиан! Ты думаешь, она могла убить собственную дочь из-за какого-нибудь прыщавого мальчишки? – с упреком сказала Моника.
– Почему именно мальчишки?
– А ты что же, думаешь, Лотта могла…ну короче, скорее всего ведь это ее ровесник…
– Лотта все могла, – строго ответил Кристиан. – Что за наивность, Моника? Не те сейчас времена, чтобы подростки являлись к родителям девчонки и взявшись за ручки чистосердечно сознавались в содеянном. Сейчас девчонок подросткового возраста ровесники не интересуют. Можешь взять соответствующую статистику у Фрица, он будет только рад.
– Ну, в подростках ты лучше разбираешься, – вздохнула Моника. – И какая у тебя версия?
– Может, они вдвоем человека не поделили, – туманно заметил Кристиан.
– Как, мама с дочкой?! – ужаснулась Моника.
– А черт его знает, – отчаялся Кристиан. – Эти уголовники все психи. Откуда я знаю, какая дурь на этот раз явилась причиной преступления.
– Я…дело в том, что я не могу найти паспорт, – обратилась к ним в этот момент Генриетта, в тоске ломая пальцы. – Но он был, я обязательно найду…
– Был, значит, – скептично переспросил Кристиан, не обращая внимания на чувствительные щипки Моники. – А почему же его нету сейчас?
– Я найду, обязательно…
– А с кем из…м…лиц мужского пола общалась ваша дочь? – продолжал Кристиан строго.
– С одноклассниками… – испугалась фрау Фальк. – А…что?
– Ничего, – перебила Кристиана Моника. – Только с одноклассниками? Нам необходимо это знать, пожалуйста, припомните как следует.
– Учитель по музыке… – пролепетала несчастная женщина, все еще недоумевая, к чему бы эти вопросы.
– А молодого человека у нее не было?
– Нет, что вы, я не позволяла ей, – строго ответила она. – Я воспитывала ее как надо, она была сущей девочкой, я даже не отпускала ее на вечеринки с друзьями! А то знаете, дело молодое…
– То-то и оно, – тихо пробормотала Моника и добавила уже громко: – Не было, значит? А этот учитель, он из музыкальной школы? Сколько ему лет?
– Боже мой, к чему вы клоните?
– Нет, пожалуйста, отвечайте прямо.
– Ему…ну немало. Лет пятьдесят, а может, больше. Замечательный человек, профессиональный пианист, он даже выступает иногда на благотворительных концертах. Лотта хотела стать пианисткой, у нее с детства, знаете ли, влечение к музыке, и вот я решила, что дополнительные занятия с господином Трюммером пойдут ей на пользу.
– Она занималась с ним на дому? – поинтересовался Кристиан.
– Да, он живет совсем недалеко от нас, это было очень удобно.
– А Лотта случайно не от него возвращалась в тот день?
– От него, – подтвердила Генриетта, удивленно глядя на полицейских. Она понимала, что им положено подозревать всех подряд, но она никак не могла заподозрить милейшего старикашку Трюммера. Если бы она знала, что серьезно подозревают даже ее, то ее бы наверное хватил удар.
– Так вы дадите нам его адрес? – полуутвердительно сказал Кристиан.
– Д-да, конечно…
– А паспорт так и не нашелся?
– Нет…
– А парня у Евы не было…а учитель – Божий одуванчик. Угу.
– Крис! – с укором зашипела Моника.
– Молчу, молчу. Подписка о невыезде, – горестно вздохнул он, печально глядя на фрау Фальк. – Но если вы невиновны, мы обязательно это докажем, не волнуйтесь. Просто мы не можем поступить иначе, вы же понимаете.
Фрау Фальк тяжко вздохнула. Она решительно не понимала, куда мог деваться ее паспорт, и последней ее надеждой было то, что ее алиби подтвердят сослуживцы, с которыми она была до восьми часов того трагического вечера, задержавшись со сверхурочной работой.


Герман Трюммер оказался высоким широкоплечим мужчиной с галстуком-бабочкой на мощной шее и красиво уложенной шевелюрой серебристых волос. Нельзя сказать, чтобы он особенно обрадовался при виде полицейских, но и вел он себя довольно непринужденно.
– Да, я слышал об этой прискорбной истории, – печально сказал учитель музыки, раскуривая толстую сигару. – И не могу выразить, как я страдаю, ведь Ева – совсем юная душа, она подавала такие надежды…несправедливо распорядилась судьба…
– Да, к несчастью, – нетерпеливо подтвердил Кристиан. – Так она вышла от вас в тот день?
– Именно так.
– А вы не замечали в ней ничего странного, может, тревоги или беспричинной невнимательности?
– Нет, напротив, она была весела и счастлива.
– Интересно. А где находились вы, после того, как Ева покинула вас?
– Я не понимаю, к чему эти провокационные вопросы, – фальцетом сказал Трюммер. Кристиан вздохнул и возвел глаза к потолку.
– Нет ничего хуже, когда упрямые свидетели начинают становиться в третью позицию, – пробормотал он. – Отвечайте на вопрос, будьте любезны. Раз уж вас спросили, это зачем-то нужно, полиции некогда играть с вами в загадки, – строго добавил он.
– Я…был дома, – нервно сказал учитель музыки.
– А кто подтвердит ваше алиби?
– Н-не…я хочу сказать, я был один.
«Черт бы тебя побрал», – устало подумал Кристиан. «Отвратительный мужик», – с неприязнью решила Моника. Она окинула взглядом мощную фигуру Германа и подумала: «Ничего себе старикан! Пожалуй, если несчастная Лотта и правда попала ему в лапы…гадость какая!» И вдруг ее взгляд зацепился за кисть левой руки Трюммера. Тонкие ловкие пальцы пианиста были изранены и окровавлены, словно он порезался о край крышки консервной банки. Сердце у Моники упало, и она расширенными глазами уставилась на Германа. И Кристиан, и сам учитель заметили ее пристальный взгляд, а Трюммер с некоторым испугом спросил:
– В чем дело?..
– П-простите нас, мы на минутку, – заикаясь, но не отрывая взгляда от его руки, ответила Моника. Она схватила Кристиана за запястье и потащила в прихожую. Герман в полном недоумении и тревоге остался томиться в гостиной.
– Что такое? – удивленно спросил Кристиан. – Что ты на нем такого углядела?
– Ты видел его руку, всю в запекшейся крови? Видел? Это он был за рулем Мерседеса и поранился о ручку заевшей дверцы! Это он пытался убить Алекса! – отчаянно прошептала Моника. Она тяжело дышала и с надеждой смотрела в глаза Кристиану.
– И алиби у него нет, у подлеца… – пробормотал Бёк, чувствуя, что Моника права. – Но как он вырвал паспорт у фрау Фальк?.. Может, Лотта сама утащила у матери и принесла ему?..
– Сейчас мы у него выясним, – пообещала Моника, и в ее глазах сверкнул угрожающий огонь. – И что ему надо было от Алекса, тоже!
Моника и Кристиан ринулись обратно в гостиную, но Трюммера не нашли.
– Вот черт, он что же, удрал?! – в тоске воскликнула Моника.
– Ему некуда бежать, квартира на пятом этаже и черного хода нет, – бросил Кристиан на ходу, направившись в спальню и вытаскивая пистолет.
Дверь в спальню, запертую на хлипкий язычок номинального замка, Кристиан вышиб ногой, и они с Моникой ворвались в комнату с пистолетами наготове. Трюммера они застали в очень оригинальном виде. Он распахнул окно и встал на подоконник, очевидно, собравшись кидаться вниз. Уместно заметить, что окна в квартире пианиста были прямо-таки огромные и для прыжков с пятого этажа были очень удобны. Герман, как видно, был поглощен своими мыслями о самоубийстве, а может, читал в душе последнюю молитву, но полицейских совершенно не заметил.
– Ах мерзавец! – вырвалось у Моники. – Решил сократить себе путь?!
Трюммер услышал ее вскрик, резко оглянулся и…не удержал равновесия. Он пошатнулся, взмахнул руками и соскользнул с подоконника.
– Ччерт! – крикнул Кристиан, бросая пистолет на пол и кидаясь к окну. Трюммер висел на подоконнике, отчаянно дрыгая ногами, и Кристиан схватил его за шиворот, высунувшись по пояс и стараясь не смотреть вниз. – Идиот, нашел себе способ самоубийства! – ворчал Кристиан, упорно глядя в каменный подоконник и пытаясь втащить тяжеленного мужика обратно в комнату. – Держись крепче, придурок, черт бы тебя побрал! Нет, чтобы отравиться, как все приличные уголовники! Оригинал, тоже мне, трагический герой, Гамлет! С пятого этажа вздумал полетать! Держись, подлец, долго мне тебя еще тащить?
Герман внял просьбам Кристиана и стал влезать обратно, цепляясь за камни в стене и отчаянно кряхтя. Кристиан помог ему перевалиться через подоконник в комнату и тут же с грохотом захлопнул окно, а сам отскочил подальше. У него кружилась голова, перед глазами мелькали машины и люди на улице, которая, как показалось несчастному Бёку, была бесконечно далеко внизу, в пропасти, которая притягивала к себе и вызывала в Кристиане леденящий ужас и всю гамму чувств кролика перед удавом.
Трюммер валялся на полу, растрепанный, помятый, и дрожал мелкой дрожью от напряжения. Зато от потрясения успела оправиться Моника, которая все это время с ужасом наблюдала операцию спасения самоубийцы, и которая прекрасно знала, что у Кристиан фобия высоты, и потому переживала больше за него, чем за висящего над улицей Германа. Не было никаких сомнений – Трюммер, убийца Евы Лотты, и был тем самым водителем Мерседеса, причинившим столько горя самой Монике, и боли Алексу и Рексу. Перед глазами Моники мелькнуло изможденное лицо Алекса на фоне капельниц и простынь, жалобные умные глаза верного Рекса, и она неожиданно для самой себя накинулась на очумевшего от пережитого потрясения старикана и пару раз от души врезала ему по лицу, бормоча что-то сквозь зубы. Трюммер не возражал и не пытался защититься, он только молча дергался, он все еще был в шоке и мало что соображал. Зато Кристиан, несмотря на головокружение, поразился неожиданной вспышке гнева Моники и попробовал утихомирить ее.
– Мерзавец! Убийца! – шипела Моника, продолжая мордовать Трюммера. – Сколько горя ты причинил людям, подлец!..
– Мон, достаточно, – урезонивал ее Кристиан, тщетно пытаясь увести ее от Германа с разбитым в кровь лицом. – Остановись! С него хватит, слышишь?
Он мягко, но крепко обнял ее и аккуратно утащил от продолжающего тупо моргать Германа.
– Не хватит! – сопротивлялась Моника, удивляясь самой себе. – Отпусти меня!
– Хорошо, обязательно, – ласково согласился Кристиан, продолжая крепко держать ее.
Вспышка захлестнувшей Монику ярости разрешилась слезами, она обмякла и перестала вырываться. Кристиан с облегчением вздохнул и подобрал с пола свой пистолет, хотя побитый Герман и не собирался сопротивляться.
– Именем закона, вы арестованы за убийство Евы Лотты Фальк и попытку убийства Александра Брандтнера и Реджинальда фон Равенхорста, – возгласил Кристиан, поднимая с пола Трюммера. – И за все вышеназванное вам пришьют такой срок, что мало не покажется. Да сдается мне, вам еще припаяют совращение малолетних, что тоже довольно справедливо. Ребеночек-то бедной Лотты, не ваш ли часом?
Герман сидел на кровати и утирал рукавом кровь, которая текла носом.
– Я же не знал, что будет ребенок, – мрачно пробормотал он.
– Ах, вы не знали? – возопила Моника, которой было с самого начала жалко несчастную девчонку, несмотря на все ее выходки. – По-вашему, конечно, дети в капусте растут?
– Но я не хотел…
– Все не хотят, – заверил его Кристиан. – Думать головой надо было, черт вас побери. Сломали жизнь девочке, об этом вы не думали?
– Она была слишком красивая, – жалобно сказал старикан. – Понимаете?
Нет, его не понимали. На их лицах отражалось полное отвращение и презрение.
– Вот вам и почтенный старец, – заметил Кристиан сердито. – Куда смотрела фрау Фальк, когда доверяла вам свою дочь, ума не приложу. Ну ладно, черт с вами, может, у вас какие-нибудь отклонения. Но за что вы ее убили? За ребенка?
– За то, что она мне сказала, будто может полюбить другого в любой момент, что я не слишком интересую ее в плане будущего, – засопел Герман. – Как-то я провожал ее домой, мы шли мимо полицейского отделения, и оттуда как раз выходил какой-то высокий молодой человек с собакой. А мы как раз говорили на эту тему, что она не сегодня - завтра полюбит другого, а я ей вроде и не очень нужен…
– А вы сомневались? – усмехнулся Кристиан. «У старика бзик, что его, раскрасавца, считают старым. Идиот, честное слово», – с интересом подумал он.
– А причем тут полицейский с собакой? – с замиранием сердца спросила Моника, которая догадалась, что это был за молодой человек.
– Да она мне сказала: «Я не буду с тобой вечно, для долгих отношений я выберу кого-нибудь помоложе. Да вот хотя бы тот полицейский. Он молод, симпатичен, у него вся жизнь впереди. Кто знает, может, завтра, я буду с ним». Я вообще очень ревнивый человек, а когда мне говорят такое в лицо…
– Вы же не любили ее! – возмутилась Моника.
– Нет. Но она задела мое самолюбие. Я не мог простить этого. Я убедил ее принести мне паспорт ее матери, якобы для чего-то в музыкальной школе, а сам взял в прокате две машины. На одной я сбил саму Еву, а потом устроил аварию своему потенциальному сопернику. Я не знаю, почему я это сделал, мне хотелось отомстить за ее слова, и чем же он лучше меня, что она могла променять меня на него?! – с сумасшедшим блеском в глазах сказал Трюммер.
– Вам надо лечиться, – с ужасом сказала Моника. – У вас крыша поехала! Из-за своих глупостей вы…нет, мало я вам врезала. Надо было больше.
– Надо было, – вдруг подтвердил старик. – Не надо было меня вообще спасать, когда я прыгал из окна…


– Алекс, Алекс!
– Осторожно, белочка, я пока плохо стою на ногах.
– Ты знаешь, как я тебя люблю?! Знаешь? Нет, конечно. Ты даже себе представить не можешь.
– Почему же так категорично?
– А потому что никто не может себе представить. Даже я сама не всегда могу.
– Солнышко…
– Как же мне не хватало твоих объятий, даже просто твоего голоса, Алекс! – Моника крепко обняла его за шею и нежно прижалась щекой к его уху. – Так что теперь тебе вряд ли удастся отодрать меня.
– А кто сказал, что я буду пытаться сделать это? – улыбнулся Алекс.
Монике понравились его слова, и она с удовольствием засмеялась.
– А будильник я разбила, – тоном нашкодившего сорванца сообщила она.
– Какое счастье! – неожиданно обрадовался Алекс. – У него был такой мерзкий звук, мне самому часто хотелось раздолбать его.
– Рекс, так нечестно. Слышишь, хватит. Ну Рекс же! – раздался несчастный голос из коридора. Через несколько секунд в контору вошел Кристиан, который нес кулек с булочками, а вокруг весело скакал Рекс, и по его хитрой морде было видно, что он успел слопать уже две булочки и вымогает третью методом шантажа с применением насилия.
– Прошу прощения, что вторгаюсь без предупреждения, – сказал Кристиан устало. – Я только распределю продовольствие и уйду.
– Не уходи, – ответила Моника. – Я так рада, что вы все рядом со мной. Тот один день стоил мне слишком многого.
Она устроилась на коленях у Алекса и потрепала по голове довольного Рекса, который подпрыгивал рядом.
– Шеф велел всем уходить сегодня пораньше, – сообщил Кристиан, уминая булочку. – Алексу он вообще обещал отдельный разговор, за то что он внахалку пришел на работу в первый же день, как выписался из больницы.
– Домой поведу я, – предупредила Моника Алекса. – Тебя я за руль не пущу. Вот закончат ремонтировать твою машину, тогда посмотрим.
– Какая ты строгая, – жалобно сказал Алекс и весело улыбнулся.
– Ты с ней не шути, – посоветовал Кристиан. – Так измордовала мужика, что не дай Бог. Вот вам и беззащитная беременная.
– Ха, а я вовсе не беззащитная, – гордо ответила Моника, победно взирая на него. – Оказывается, если надо, я очень многое могу.
Алекс крепко обнял. Пожалуй, больше, чем Моника, этим гордился он. Он все еще не понимал, как ей удалось быть такой стойкой, но был бесконечно благодарен судьбе, что в тот день на допрос поехал он один, а то беременности Моники мог прийти безвременный конец. Алекс радовался, что в аварию попал только он и Рекс, и жалел только о том, что все равно Монике пришлось настрадаться. Он ласково взирал на весело болтающую ногами жену и понимал, что дороже нее у него вряд ли есть кто-то еще.
Кристиан, дожевавший булочку, ушел гулять с Рексом, так как псу рекомендовали побольше бывать на воздухе, и Брандтнеры остались в конторе одни. Некоторое время они сидели молча, им было достаточно того, что они вместе. Наконец Алекс, пришедший про себя к какому-то выводу, чмокнул Монику в теплую шею, от которой пахло какими-то легкими духами, и заявил:
– Ты самая лучшая в мире.
Она улыбнулась и весело посмотрела на него.
– Ты так уверенно это сказал…
– Потому что это действительно так.
Моника с умилением взглянула в лицо своего мужа, у которого весь лоб и левая щека были в заживших царапинах, и вдруг что-то вспомнила.
– Послушай, а ты не интересовался, где твое кольцо?
– Нет…я…забыл о нем, – смущенно сознался Алекс. – Понимаешь, я еще не совсем привык к нему.
– Привыкнешь, – уверила его Моника. – Ничего страшного.
Она извлекла из-под ворота блузки свою цепочку и показала Алексу болтающееся на ней рядом с кулоном обручальное кольцо.
– Забирай его обратно, оно мне всю шею оттянуло, – весело проворчала она. – Зато с ним мне было легче дожидаться, пока тебя выпишут и ты попадешься мне в руки наконец.
Алекс засмеялся.
– Это еще посмотрим, кто к кому в руки попался, – зловеще посулил он.
Моника наклонила голову к нему, убрав с шеи волосы, и Алекс снял с нее цепочку.
– Спасибо, милая, – поблагодарил он, надевая согретое теплом Моники кольцо, и поцеловал ее. В самом кульминационном моменте поцелуя она вдруг рассмеялась, уткнувшись в шею Алекса.
– Что такое, солнышко? – поинтересовался он удивленно.
– Нянечку вспомнила, – вымолвила Моника, весело взглянув на него. – Резвый больной…
Она не договорила и снова засмеялась, на этот раз хором с Алексом. Из всего пережитого кошмара они запомнили только смешную грозную нянечку…
06.12.2004 – 10.12.2004.